Promenade
Первый гусь,
чистейшего русского происхождения, носил имя Иван; Иван Никитич, если вместе с
отчеством. Фамилии не знаю, да и вообще, разве дают гусям фамилии?
Оказывается,
дают. Еще как дают, достаточно посмотреть на второго гуся, чтобы убедиться в
этом: Станислав Кароль Красноклювский – гордый, убеленный сединой сын Короны –
таков он, второй гусь. Как видите, и фамилия, и даже второе имя присутствуют.
- Ты,
братец, – говорит Станислав Кароль, – сер, нищ и наг. От сохи вчера только проснулся
и замышляешь на мандолине играть. А совесть где? А понимание?
- Так это...
Я-то что? Я ничего, – отвечал Иван Никитич.
Вместе они
шлепали по дорожке и выглядели так: один белый, другой серый.
- О!
Бабусины гуси нашлись! – кричали обрадованные дети.
И в сарай...
и в сарай... побегаешь тут, когда за тобой гоняются с ивовым прутиком.
- Шалят
детки-то, – заметил Иван Никитич; впрочем, вполне добродушно.
- За
польских часов все было иначе, – обиделся Станислав Кароль, – гусю был почет!
Говорили, что даже уланский полк, и тот не смел гуся обидеть.
- А куры
что?
- А что
куры... – прах! – Станислав Кароль, хоть и растерял все связи на птичьем дворе
из-за своей высокомерности, прекращать пыжиться и не думал. – То ли мы! Мы,
братец, Рим спасли. Ты не думай...
- Ага:
серый, белый – все есть, – бабуся жевала пустой рот.
- Хлоп! –
зажмурившись взвизгнула что есть мочи дверь сарая.
И сразу
стало тихо. И темно.
…
- Наутро
пойдем, – засыпая, шепнул Станислав Кароль, – бабуся в церковь, а мы...
- Во поле! –
перебил Иван Никитич; в душе его звучала музыка широкая, просторная... – Во чисто
полюшко! – сказал и клюнул носом, в самом буквальном смысле.
…
Утром, куры
шептались:
- Пелагия на
рынке была. Так там говорили, что татарин замерз. Синий-синий сделался. И давно
это было, в незапамятные времена. А как замерз, так стал мерзлый по земле
ходить, тепло воровать. Хитрый такой, только ночью ходит. К утру гляди – все окоченело.
- Дура ты!
Где ж ему, татарину тому, ходить, коли мерзлый он!
- Сама дура.
На то он и татарин. Кто ж их, татар, знает. Видишь, мороз?
- На то,
матушки, другая причина есть, вполне научная. Крестьянин был один, Емельян Степанович.
Баба евойная до того ему осточертела, что он сатане душу продал за то, что б тот
ту бабу удавил. А баба не удавливалась, здоровая была. Так сатана ее во льду
сковал.
- И что?
- Что-что! С
тех пор зима.
Но Иван
Никитич со Станиславом Каролевичем пустую куриную болтовню не слушали. Глянули
за угол, увидали бабусю, крестящуюся на колокольный звон, и на утек: шлеп-шлеп лапами
по колкому инею – четыре шажка быстро и два не спеша, чтоб лапу погреть.
- Ух,
хорошо! – бодрился Иван Никитич.
- Бр-р-р, –
мотал головой Станислав Каролевич.
Дойдя до
поля согрелись. Важно шли, молчаливо и торжественно. Старались не думать про
лес. Но лес как-то все приближался, приближался...
- Может не
пойдем? – спросил Иван Никитич.
И Станислав
Каролевич бы согласился, но тут сыграла кровь:
- Пойдем, –
строго ответил он и первым вошел в лес.
Прогулка. Значит дальше будет Гном?
ОтветитьУдалитьДа. Я его на ночь поселю в голове. Пусть поживет и примет какую-нибудь зримую форму.
УдалитьГном на ночь в голове. Отличная идея.
УдалитьДа и вообще, хорошо бы сравнить голову с курятником: все эти куры квохчут без перерыва, однако хорошая новость в том, что они несут яйца интересных идей.
И судя по Вашей новой задумке, яичко снесено! 😉
Снесено. Я даже на десяток надеюсь!
УдалитьХулио Кортасар писал:
ОтветитьУдалить"На самом деле каждый из нас – театральная пьеса, которую смотрят со второго акта. Все очень мило, но ничего не понять"
А что первый акт? Внутриутробное что-то?
УдалитьУгу, антенатальный период.
Удалить