Оркестръ «Скрипка»

(из записок Ружы Цагаровны Бакуринской)

«История скрипки – это история любви, а все любовные истории, как писал чешский поэт Драхомир Колаш, – "подобно рекам, стекают в одно и то же море".

Жизнь подражает литературе: лишенная воображения, она ходит за разворачивающимся в романе сюжетом, таясь и прячась, прикрываясь зонтом или газетой... вот-вот из-за растрепанного ветром листа выглянут любопытные глаза. Украденные слова и чувства, как правило, плохо приживаются – они вянут, лишенные обильного полива писательского вдохновения, и в итоге, в горшке на окне стоит сморщенная икебана. Человек страдает, подумывает о самоубийстве, а после успокаивается и варит борщ, выражая себя пусть не поэтично, но вполне жизненно, как тому и полагается быть.

Влюбленная скрипка знала на память все стихи Драхомира Колаша; ему и только ему она посвящала свои стенания и восклики, послушная чувству, а не смычку. А поэт... ну что поэт – он любовался звуком, находил в нем что-то волнующее, что-то образное; короче, Драхомир Колаш приходил на концерты отнюдь не ради скрипки, его заботила только Муза.

"Звук...

Трагический финал:

Заламыванье рук

И стук

Двери: «Нет!», – он сказал". –

– Писал Драхомир Колаш; скрипка читала, заучивала на память, а после рыдала на освещенной софитами сцене: "Зву-у-у-к! Трагический фина-а-а-л!"...

Публика была в восторге. Поэт хватал за голые ноги норовящую улететь Музу и бежал сочинять новые стихи. Скрипка же страдала.

В конце концов, она решилась объясниться. В афише было указано: "Сен-Санс Интродукция и Рондо каприччиозо"; "Где еще, если не тут!", – она дрожала и тонкие ее губы кривила неестественная улыбка – гримаса страха и отчаяния.

И вот... – тихо, аккуратно заиграл оркестр; она вступила и люди в зале почувствовали, как их душам сделалось тесно в груди. Скрипка шатнулась взволнованными трелями и влилась в волшебную тему...

... Бах! – лопнула первая струна.

Скрипач дернулся. "Как Паганини", – проскользнуло у него в голове, и он продолжил; зал восторженно ахнул.

... Бах! – вторая, и сразу следом – Бах! – Бах!

Оркестр замолчал. Публика забыла дышать. Скрипка смотрела на Драхомира Колаша, обливаясь слезами, закусив до крови губы: "Пойми! Услышь меня! Ведь ты поэт... ты видишь и понимаешь более других!", – молила она.

Драхомир Колаш встал, досадливо махнул рукой и вышел.

С тех пор скрипка замолчала. Ее видели на шкафу – брошенную без футляра, в пыли. После, ее отдали какому-то ребенку. Но он учиться не хотел и скрипку разбил.

"И камни пресные

Жует поэт,

Когда теряет вдохновенье.

О жизнь чудесная!

Так нет...

И неизвестно у кого просить прощенья". –

– В те дни писал Драхомир Колаш».