Fa-mi-re-do Sol – Sol

Балет невылупившихся птенцов

- Ты жив, Станислав Каролевич? – не открывая глаз, спросил Иван Никитич.

- Жив, – ответил Станислав Каролевич, воскресая.

- Шубур-шубур-шу... – монотонно бубнила солома, двигаясь в телеге всем телом, грея гусей, грея Самуэля Гольденберга и Шмуйле, всех без разбору грея и томясь от переполняющей ее любвеобильности в те редкие моменты, когда греть было некого.

Очухавшись, гуси поискали гнома Варвару. Не нашли и не особенно огорчившись, опять заснули, чувствуя слабость от недавней кончины.

…

Кто ни разу не видел, как вылупливаются гномы из куриных яиц, не поверит мне и будет смеяться:

- Ой, я вас умоляю... в куриных яйцах не водится никого кроме кур! – Самуэль Гольденберг крутит раскрытыми ладошками, словно уши остужает. – Вам бы рассказывать свои сказки в тех местах, где слушают всякие глупости; мне подсказать дорожку или найдете сами? Шмуйле, покажи дяде, где теперь живет тетя Клара, разговаривающая с горшками и ведрами.

- Хи-хи... – смеется Шмуйле.

- Я живу уже совсем не первый год, – продолжает Самуэль Гольденберг, – и не задумываясь вижу, что вы хотите ехать на телеге и не хотите идти пешком. Почему, спрошу я вас, не пряча проблему в дальний карман, вы начинаете разговор настолько издалека, что нельзя разглядеть темы?

- Ц-ц-ц... – цокает Шмуйле; речь Самуэля Гольденберга ласкает Шмуйлин слух.

- Другое дело, если вы умеете играть на виолончели... вы умете играть на виолончели? – казалось, что в Самуэля Гольденберга неожиданно вселился какой-то бес: он заставлял его свернуть с темы тети Клары и перейти совсем в ни туда. – Я спрашиваю вас простой вопрос... – с усилием ворочая языком, продолжает Самуэль Гольденберг, – и удивляюсь, что ответ не лежит передо мной...

- Да, я умею играть на виолончели, – ответил я.

И тут мы все в первый раз услышали эти странные звуки: «смычок возится на струнах, или скрипка трется о смычок?», – хорошо было бы подумать над этой загадкой, но звуки повторились... и опять повторились.

…

- Иван Никитич! – строго сказал Станислав Каролевич. – Мне кажется, что вы по неосторожности высидели яйца!

Иван Никитич отпрянул, будто на картошке горячей очутился. Яйца и вправду вели себя странно – они дергались, прыгали и время от времени грозили всему миру крошечными кулачками, показывающимися из пробитых в скорлупе дыр.

И тут началось.

Во-первых, появился гном Варвара, оказывается никуда не подевавшийся, а все время таившийся в сене. Варвара колдовала так:

- водила руками из стороны в сторону, причем воздух вокруг рук делался горячий и парный;

- что-то шептала дикое и невнятное;

- смотрела глазами сразу в четыре стороны (как, не понятно, но факт есть факт: смотрела).

Во-вторых, на телеге творилась явная чертовщина:

- Самуэль Гольденберг непослушными руками достал из футляра скрипку и тут же завел прегадостную мелодийку, с какими-то подскоками и дразнящими ужимками;

- Шмуйле, догоняя, вторил ему на альте, продолжая хихикать, что выглядело вдвойне неприятно из-за полного отсутствия смычка – Шмуйле обходился одним пальцем: «пиц-пиц-пиц-пици-като-като-като-като», – звучало у него;

- не знаю, зачем понадобился я, – мои короткие реплики на виолончели пытались вписаться в эту вакханалию, но вписывались с трудом;

- а из корзины, разбивая до конца скорлупу, полезли мятые карлики гномов; каждому, стоило ему появиться на свет, Варвара мигом надевала на голову крошечный красный колпачок, и гном – голый, сморщенный, единственно в колпачок одетый – бесновался в сене, то ли пытаясь вырасти, то ли выплясывая некий гномий танец, положенный при рождении.

Гуси – Иван Никитич и Станислав Каролевич – с телеги сбежали в ужасе; прибились к волам, и теперь спрашивали их тихонько:

- Это что ж такое творится-то, братцы?! – спрашивал Иван Никитич.

- Бардак! Бардак и дремучее варварство! Всегда у вас так? – вытянув шею негодовал Станислав Каролевич, стараясь говорить негромко, но с артистическими придыханиями.

А волы что? Волы молчали. Им это все вообще мимо: кнут – иди, нет кнута – стой. Все просто.

https://www.youtube.com/watch?v=m1HPBDQvLNA